Сборник «Мероэ». Вып. 4. М., 1989. С. 220-227. Христианству, чтобы стать господствующей религией Римской империи, было необходимо выдержать упорную идейную борьбу с многочисленными языческими религиозными культами и философскими течениями и одержать в этой борьбе победу. Это было нелегкой задачей: ведь язычество опиралось на многовековую религиозную традицию и в его распоряжении был изощренный и утонченный понятийный аппарат, созданный эллинскими философскими школами, христианство же было молодой религией (что само по себе, вне зависимости от содержания христианского вероучения, снижало ценность этой религии в глазах традиционалистского античного общества), и его первым адептам были достаточно чужды идеи греческой философии1. Между тем для привлечения на свою сторону образованной части общества христианству нужно было доказать свой традиционализм…

Неизвестный мастер XV в., расписывавший Сиенский собор, изобразил рядом Гермеса Трисмегиста и Моисея2. Каким образом рядом со столь почитаемым в христианстве еврейским законоучителем оказался греко-египетский не то бог, не то мудрец, которому приписывались многочисленные произведения отнюдь не христианского характера? Конечно, это стало возможно в результате перемен исторического и культурно-идеологического характера, происшедших к XV в. в Италии. Но не только поэтому. В христианской литературе еще с патристической эпохи прослеживаются два взгляда на Гермеса Трисмегиста: один — крайне враждебный, другой — скорее сочувственный. Чтобы победить в острой идейной борьбе с язычеством, христианству необходимо было взять у своего противника все наиболее полезное для себя, христианизировать и тем самым обезвредить многие идеи греко-римского и…